Воспоминания участника войны, уроженца Красногорского района Брянщины
Глазами очевидца
В преддверии Дня Победы к нам в редакцию пришла жительница деревни Любовшо Анна Михайловна Дробкова. Она рассказала о своём дедушке участнике Великой Отечественной войны Василии Сергеевиче Шевене.
Его боевой путь был связан с танковыми войсками. После войны полковник В.С. Шевень проживал долгие годы в Солнечногорске Московской области, вырастил двоих детей. Почти сто лет отвела ему судьба. Его жизненный путь, в том числе и участие в огненных танковых сражениях, описан в воспоминаниях, которые он оставил своим потомкам. Со слов бывалого фронтовика они были записаны полковником запаса Г.Г. Сандаловым в феврале 1992 года. Ими и поделилась с нами внучка ветерана А.М. Дробкова. Мы публикуем их сегодня в нашей газете.
ТАНКИ РЕМОНТИРОВАЛИСЬ И НА ПОЛЕ БОЯ
Я, Василий Сергеевич Шевень, родился в 1921 году в д. Любовшо на Красногорщине. В деревне – 400 дворов, дома деревянные, крытые соломой.
Дед по отцу – неграмотный крестьянин Ефим Демьянович, бабушка Анна Михайловна тоже не знала грамоты, но отец Сергей Ефимович закончил 2 класса. А главное – был он работящим человеком, умело и успешно плотничал. Когда мне исполнилось 5 лет, он построил себе дом, покрыв его щепой из осины и липы, и отделился от отца. Всю мебель в доме – кровать (канапы), скамьи, табуретки, бочёнки и прочее – всё сделал сам. Дом поставил он на краю села, но с началом коллективизации многие селяне разъехались, и мы остались как бы на отшибе; мать поэтому стала бояться, и отец перекупил дом ближе к центру, правда, он был похуже первого. В бывшем же нашем доме разместился сельский Совет.
В колхоз вступили одними из первых, отец несколько позже стал бригадиром плотников. Коса у него была отменная, и косил он хорошо, шел обычно впереди. Мать серпом жала и, хотя всё-таки зарабатывала по 1-3 трудодня, домашние дела лежали на её плечах. Умерла она в возрасте 100 лет.
У меня было три сестры: Надежда, Прасковья, Анна. Первая – старше меня, остальные младше. Учился в семилетке и много помогал дома: оставался с младшими сестрёнками, кормил поросёнка, кур, корову, убирался в хлеву, подметал в доме. Готовил ужин, в ступе толок толкачом просо и ячмень. В 12 лет уже запрягал лошадь, засупонивал, правда, с трудом. Ездил за торфом, пахал, косил, колоски собирал, копал картошку, снопы возил, сам и нагружал их, то есть делал всё то, что и другие крестьянские дети.
После окончания семилетки поступил в сельхозтехникум в г. Новозыбкове, что в 60-ти километрах от нашего села. Жил в основном на стипендию и подрабатывал на железнодорожной станции: разгружал брёвна, ящики с грузом. Конечно, и из дома что-то привозили из продуктов.
Техникум был с уклоном механизации, так что мы там изучали трактор, мотоцикл, автомобиль; водил их. Но на каникулы в деревню шли пешком, иногда цепляясь сзади за машину. Кто очень уж уставал, его оставляли в деревне в десяти километрах от нашего села. Оклемается тот и опять идёт.
В апреле 1941 года был призван в армию, не доучившись полтора месяца. Экзаменов мы не сдавали, но документы об окончании техникума нам выдали. Служил в Бердичеве, там прошёл курс молодого бойца. Как-то приехал к нам капитан-танкист и прямо в поле начал беседу о поступлении во 2-ое Саратовское танковое училище. Надо признать, что командная служба меня пугала сложностью, и я не согласился на его предложение. Однако вечером того же дня в штабе батальона вопрос поставили ребром. Но учли всё-таки мои опасения: «Родина требует. Поедете в техническое училище».
В конце мая меня зачислили в училище. А вскоре началась война.
Сначала учеба на механика-водителя танка «КВ» планировалась в течение трёх лет, но оставили только один год. В экипаже «КВ» было два офицера: командир (лейтенант) и механик-техник (лейтенант).
Учился хорошо. Еды, правда, не хватало, хотя и курсантский паёк давали, поэтому через каждые два дня старались попасть в караул на хлебозавод.
Весной и летом 1942 года гитлеровцы бомбили Саратов. Нас командами с пулемётами ДШК послали по заводам для отражения налётов авиации. Стрельба наша из пулемётов ДШК не была эффективной, так как, опасаясь обстрела, немцы бомбили с больших высот. Сами мы под бомбы не попадали – огневые позиции выбирались вне заводов. Копали мы и противотанковые рвы. Нас сильно изматывала физическая работа и караульная служба через 2-3 дня. В то время у нас, курсантов, были два желания: поспать и поесть.
Когда мы уже оканчивали учёбу, немцы бомбили и училище. Бомбы упали в танковый парк и у дома начальника училища, однако повреждений не было. Развернуться как следует, чтобы разбомбить побольше, гитлеровцам не давал полк истребителей под командованием Марии Расковой.
Чтобы повысить наши профессиональные навыки, нас на две недели отвезли на танковый завод в Челябинске, где танки собирались. Позже я убедился, насколько это было полезно. В Челябинске как-то был случай, когда мы, проходя строем от вокзала до завода, так как дали во весь голос: «Дальневосточная опора прочная…», что горожане на улицу высыпали. Это вселяло в горожан уверенность в высоком боевом настрое защитников Родины.
Выпускников училища распределили по танковым заводам. Я был направлен в Челябинск, где формировались маршевые роты и эшелонами отправлялись на фронт. Я приобрёл специальность механика-водителя танка «КВ», мне было присвоено воинское звание «техник-лейтенант». Аттестовали же меня заместителем командира роты «Т-34» по технической части и сказали: «Идите на конвейер и изучайте эту машину по узлам сборки, участвуйте в сборке танка». Надо сказать, что это мне очень пригодилось на фронте, где я занимался ремонтом танков.
После Октябрьских праздников по тревоге вызвали на завод: «Получайте роту. Формируется эшелон, будете сопровождать».
Формируем: на каждую платформу по танку, боевой комплект на нём, заправка полная. Едем. Прибыли в Тамбов, а там уже фронтовики одной танковой бригады уже ждут нас (они в бою потеряли свои танки), налетели на эшелон, как воробьи на мякину. Заводят машины, спускают с платформ, распределяют между собой и разъезжаются по своим частям. Часть наших офицеров убыла с танками на фронт, в часть. Я же был отправлен в Москву, в автобронетанковый центр. Там мне сказали: «Вы были на заводе, хорошо знаете танки. Поэтому поедете в Ногинск, в танковый полк для последующего следования на фронт в качестве техника полка по ремонту танков».
В Ногинске командир роты технического обслуживания привёл меня в парк и показал 10 танков, которые срочно надо было отремонтировать, так как полк назавтра выводился на полковое учение с боевой стрельбой. Неисправности этих танков оказались для меня несложными: в основном были разрегулированы механизмы управления. Но так как экипажи танков были недостаточно опытными, они не могли самостоятельно устранить эти недостатки. Всю ночь я с ними возился и к утру устранил все неисправности. Мой авторитет в полку сразу поднялся. После проведения учения, из-под Ногинска эшелоном двинулись на юго-восток от Москвы. Куда едем, не знаем. Разгрузились на станции Иловля в начале ноября. Всё ясно – под Сталинград нацелены, до него от Иловли около 100 километров.
Наш 78-ой отдельный полк состоял не из батальонов, а из рот. Все роты имели танки Т-34, лишь одна – Т-70 (два газовских двигателя). При разгрузке произошло ЧП. В конце ноября уже стало холодно, и, чтобы танки Т-70 завести, в нарушении правил подогрев начали осуществлять паяльной лампой. От неё на одном танке – пожар прямо на платформе. Механики- водители взялись за огнетушители, но они не сбивают огня. Пришлось расцепить платформы и ту из них, где горел танк, отогнать в сторону (и вовремя, так как снаряды уже начали рваться).
За ночь разгрузились, налётов гитлеровской авиации, к счастью, не было, и своим ходом двинулись на Калач, который к этому времени был уже освобождён. Задача полка: наступать в составе войск правого крыла Сталинградского фронта для разгрома Тормосинской группировки Манштейна, пытавшейся деблокировать 6-ую армию Паулюса.
В роте техобслуживания полка, в котором я был техником по ремонту танков, имелись две мастерских: типа «А», более лёгкая, на базе ГАЗ-АА; типа «Б», тяжёлая, на базе ЗИС-5 и подвижная зарядная станция ПЗС на базе ГАЗ-АА; два танковых тягача (танк без башни), по штату их должно быть три. В роте также были взвод подвоза боеприпасов и запчастей, взвод подвоза горючего и взвод по ремонту техники. В последнем три отделения: два по ремонту танков, один – автомобилей. Людей около ста. Офицеры: ком. роты, командиры взводов, техник по ремонту танков и техник по ремонту автомобилей.
Взвод по ремонту танков на марше следовал обычно за танковой колонной, я, конечно, тоже за ней. Если полк шёл по двум маршрутам – на каждом маршруте по отделению. Задача: ремонт на ходу (с остановками не более часа, а если больше, то ремонт осуществлялся корпусными средствами).
В боевой обстановке, когда роты идут в атаку, я на танковом тягаче (со своей схемой связи) следую невдалеке и смотрю на поле боя с задачей – станет танк – любым способом подойти к нему и оказать помощь. Прежде всего оттащить в укрытие, а там отремонтировать. Если ремонт серьёзен, то эвакуировать. Со мной на тягаче санитар. А по вставшему танку ведут огонь. Захватываешь длинный трос, сам или кто-то из ремонтников, подбираемся ползком, цепляем за танк и отводим из-под огня. Но прежде эвакуируем людей – раненых. Эвакуируемые машины доставляем на СПАМ (сборный пункт аварийных машин).
У ремонтников руки грубые, однако работящие, я бы даже сказал – искусные. Это были обычные слесари, до войны работавшие на заводах и в мастерских, уже в солидном возрасте, лет под пятьдесят. Все они годились мне в отцы. Инструментом они владели хорошо, но не знали устройства танка, поэтому почти всеми операциями по ремонту руководить приходилось мне самому. Каких только неисправностей и повреждений не приходилось нам устранять!
Надо сказать, что танк Т-34 прост по устройству и очень «ремонтоудобен». В полевых условиях на танках не только устранялись неисправности, но и проводилась замена двигателя, главного фрикциона (замена его дисков – довольно часто), коробки передач, бортовых фрикционов, бортовых передач, не говоря уже о замене отдельных узлов ходовой части. Производились сварочные работы по замене отдельных приборов электрооборудования и систем двигателя. Распространённой поломкой в зимних условиях при малоопытных экипажах под Сталинградом было примерзание крыльчатки водяного насоса, валик которого вкручивался, и приходилось менять водяной насос.
А взять ту же помпу, которая подаёт воду для охлаждения двигателя. Выйдет она из строя – меняй водяной насос, а это значит – надо открутить под танком через люк в днище четыре гайки. А холодища! Иногда пальцы ремонтника не подходят, лезешь сам. Кожа с пальцев оставалась на металле. Но помпу всё-таки меняли не в боевой обстановке. А в бою что делали? Чаще всего – ремонт ходовой части: замена разбитых траков гусениц, направляющих и ведущих колёс, опорных катков, балансиров.
На рубеже речки Есауловский Аксай 78-й танковый полк пошёл в атаку на гитлеровцев. Начали появляться подбитые танки, пять штук мы стянули в СПАМ. И когда я со своей командой и подбитыми танками находился на СПАМе, получаю из полка приказ по радио: «СПАМ оказался на фланге полка, туда сейчас двигаются танки гитлеровцев. Надо остановить немецкую колонну. Организуй оборону!».
В тех танках, что мы доставили сюда, в каждом был ранен механик или командир. Собрал я к себе командиров и поставил им задачу, как умел. А умел-то немного – учили-то меня технику ремонтировать, а не командовать. Наметил секторы обстрела, указал ориентиры. Контратака немцев началась – на нас шли пять танков, завязался жестокий огневой бой. Я командую по радио танкистам, среди которых немало раненых: поразить такую-то и такую- то цели. Немцы замешкались, меньше стали обстреливать наши танки, стали маневрировать огнём. Два танка мы подбили, а три отошли. Да ещё и помощь к нам подошла – командир полка резерв свой прислал. Немцы были отброшены назад, положение на фронте было восстановлено. За отбитую контратаку меня наградили орденом Отечественной войны II степени.
Бои на Аксае были упорные, та и другая сторона ставили перед собой решительные цели, поэтому и потери оказались велики. Мы там потеряли около 30 процентов своих танков, из-за чего нас даже вывели на несколько дней в резерв. За Аксаем Манштейна жали уже быстрее, и больших боёв не было. Под Новочеркасском матчасть мы передали другой воинской части, а самих нас вывели на отдых в село Каменку.
В феврале (или начале марта) в Каменку приезжал генерал Богданов. Ещё в ходе боёв с Манштейном он командовал мехкорпусом и был полковником. Теперь генералом стал, в ботфортах и с палкой. Он вручил нам гвардейское знамя и гвардейские значки. Медали «За оборону Сталинграда» мы получили позже.
В Каменке в основном сформировалась 5-ая танковая армия. На базе 78-ого танкового полка сформировался 53-ий гвардейский отдельный танковый полк. Под Острогожском (южнее Воронежа) 5-ая танковая армия сформировалась окончательно, она впервые стала полностью танковой. Штаб 5-ой ТА стоял в Острогожске. Во вновь сформированной армии вовсю шли тактические учения, шло сколачивание армии для больших боёв. Технические подразделения отрабатывали эвакуацию машин с поля боя и их ремонт. Здесь я вступил в члены партии. Тогда как раз в ротах создавались партийные организации.
Приближалась Курская битва. О её приближении, в общем-то, знали, поэтому так тщательно все и готовились. Подготовительная работа с техникой себя оправдала. От Острогожска до рубежа боёв на Курской дуге около 200 километров. По оценке командующего 5-ой ТА, ни одна машина на этом маршруте не вышла из строя. 5-ая ТА входила в состав Степного фронта. В районе Обояни 53ОТП с ИПТАП находился какое-то время в передовом отряде, затем был выведен в резерв командующего армией.
На Белгородском направлении немцы имели около 1500 танков, в том числе 100 «тигров». К 10 июля 1943 года они подходили к району Прохоровки. К этому же времени и наша армия подошла на рубеж Обоянь – Прохоровка. Непосредственно в битве под Прохоровкой в 5-ой ТА у Ротмистрова было около 700 танков, у немцев – 600. Всё это я узнал, конечно, значительно позже, учась в академии.
12 июля наши рано утром стояли на исходных позициях в готовности к бою. Вдруг со стороны немцев жуткий гул – авиация в воздухе, артиллерия бьёт, танки ринулись на позиции, поднялся вверх столб пыли. В 53-ем команда: «Вперёд, в атаку!». Через 15-20 минут танки сблизились, а через час-полтора я со своими ремонтниками — в гуще боя на тягачах.
Вокруг нас – АД! Взрываются танки, валяются гусеницы, а танки крутятся на месте. Наш танк таранит бронированную черепаху немца, стрельба со всех сторон, больше пушечная. Наш танкист высовывается на секунду-две из башни – где немцы? Вот он! Бух ему в борт! А в борт и «тигра» можно брать! Чёрный дым, гарь, чад! Наши «тридцатьчетвёрки» проворнее, и это, похоже, решает дело. Танки снуют в разных направлениях, прут друг на друга, проламывая броню, корёжа танковые пушки. Совсем словно в «танковую рукопашную» сошлись.
А что же ремонтникам здесь делать между молотом и наковальней, в этой бойне железных циклопов? По нам тоже стреляют, не из пушек только, а из пулемётов (мы же бронёй не закрыты). И главное всё-таки в том, наверное, что немцам не до нас: им за танками нашими смотреть надо, чуть зевнёшь – и снаряд в борт или в лоб. А мы ремонтировали вставшие танки, какие можно было, раненых танкистов вывозили, стреляли по гитлеровцам, выскочившим из горящих машин. Там же, на поле сражения, укрываясь за горящие танки в густом дыму пыли, нам удалось вернуть в строй более 10 машин. Но там я потерял половину своих людей. Полк лишился 50 процентов боевых машин, из них 40-50 процентов безвозвратно.
Сражение длилось до самого вечера. Вроде утихнет на время, потом соберутся машины до роты и снова лезут. Лишь к концу дня противник начал пятиться назад. За участие в этом сражении я был награждён орденом Красной Звезды.
Дня через два я опять был на этом поле. Сейчас, когда не стреляли пушки, не свистели пули, не сновали туда-сюда танки, и тишина кладбищенская стояла, я мог осмотреться, чтобы оставить что-то в памяти. Размером поле пять на пять километров и расположено юго-восточнее села Прохоровка, с пожелтевшими и выгоревшими хлебами. Сейчас я здесь появился, чтобы каждый разбитый танк полка списать актом. Узнать свои танки мог по белому треугольнику на башне, где теперь номер ставят. Каждая сторона треугольника 15 сантиметров.
Тишину, царящую здесь во второй мой приезд сюда, я не случайно назвал кладбищенской. Это действительно было огромное кладбище наших и фашистских бронированных машин и людей: развороченные броневые корпуса танков, башни сорваны и отброшены в сторону от взрыва баков с горючим и боеприпасов, развёрнутые веером стволы пушек от разрывов снарядов в стволе, и тела сражённых танкистов около машин и в машинах. Тела уже тронуты разложением – жарища июльская. Жуткая картина! Самое невыносимое – вынимать из танка заживо изжаренного человека, которого ты нередко знал, а то и дружил с ним. Нет-нет, да и вырывалось у тебя: «О-о, проклятые захватчики!». И вновь видишь разорванные гусеницы танков, сорванные с них башни, трупы и куски человеческого мяса… Только бы не показать это никому…
Сравнивая собственную работу под Сталинградом и здесь под Прохоровкой, приходишь к мысли, что лучше у меня стало получаться. Там, бывало, я не успевал подготовиться как следует к эвакуации и ремонту танков в бою, на поле боя. Здесь этого уже не было. Дело, конечно, в опыте и в немалых раздумьях, которые меня обычно одолевали: «Что с этой машиной? Почему не запускается двигатель? Может, не присоединена тяга привода топливного насоса? Как сделать лучше и вернее?». Или отношения с личным составом. Они, ремонтники мои, больше пожилые, хотя и слесари, но танка не знают. Как их лучше обучить нашему делу? Искал способы для этого. Вижу, что они могут сделать даже лучше, чем знающий, но сами не знают, как. Проводил с ними занятия непосредственно на матчасти.
Следует сказать, что среди командиров и механиков-водителей танков попадались «умельцы», за которыми следи да следи. Были случаи, когда экипаж умышленно вводил неисправность в танке, чтобы не участвовать в предстоящем бою, надеясь, что ремонтники не сумеют до начала атаки отремонтировать его. Правда, в случае обнаружения такого факта, дело могло окончиться для «умельцев» штрафным батальоном. Так, на одном из танков, когда была снята головка блока, кто-то из экипажа, скорее всего, механик-водитель, повернул коленчатый вал. В этом случае, если перед снятием головки не нанести установочные метки (а я предусмотрительно сделал это), то после её водворения на место двигатель работать не будет, так как нарушено газораспределение.
Исправив нарушение, я спросил механика-водителя:
— Как двигатель работает?
— Хорошо, вроде, – и мнётся – догадался, что я хитрость его раскрыл. – Докладывать?
— Не надо. В бою кровью искуплю.
Было это перед боем.
В Острогожске, ещё при подготовке к Курской дуге, кроме занятий, прошли собрания личного состава. Роты и экипажи соревновались за лучшую подготовку к предстоящим боям. Под Курском у меня лучше получалось и потому, что в конце Сталинградских боёв я приобрёл трофейную танкетку. На неё работать проворнее и удобнее. Снабженцы, правда, возражали, машина нештатная, расходуйся на неё. Но меня поддержал зампотех полка, и танкетка осталась за мной.
В районе Тамаровки 29 и 18 ТК 5-ой ТА рванули к Богодухову, чтобы перерезать ж.д. Харьков – Сумы. Наш 53 ОГТП пополнился перед наступлением на Тамаровку и действовал в передовом отряде армии. Гитлеровцы отступали – мы сидели у них на плечах. В Злочев ворвались ночью. Ночевали там обе стороны. Проснулись утром, увидели друг друга и снова начали колошматиться.
Передвигались больше ночами, а в июле они короткие, но тёмные – механики ничего не видят. Снимешь белую рубаху и идёшь впереди машины – тягач или танкетка за мной. Приборов ночного видения не было, а зажечь фары – демаскировать себя. При следовании к Богодухову одолевали болото, через которое всего одна дорога. Техники перед ним скопилось масса, её, правда, частично растащили. Вдруг авиация немцев налетела, а потом и наши самолёты сцепились с ними. Все рвутся вперёд, и никто не обращает внимания – кто под колёса попал, кто под гусеницу. На гусеницах – людские волосы, мясо – трупы не подбираются.
К Богодухову немцы подтянули основательные резервы, и бои здесь шли долго. Наши войска пробили коридор длиной 80 километров и шириной 10-12. Немецкие пикировщики бьют по танкам 22 мм пушкой, пробивая сверху лёгкую броню. Танки загораются. Молодые танкисты при налётах разбегаются, а немцы их расстреливают, после чего и танк добивают. Тогда на танках зенитные пулемёты не имелись.
Ну а мы, ремонтники, своим делом занимались: на ходу ремонтировали машины. В том длинным «коридоре» мы вернули в строй до 20 танков. Целых пять тягачей себе отремонтировали. Больше их у нас стало, чем по штату, это были танки со снятыми с них башнями.
После Харькова 5-ая ТА передала матчасть другим соединениям, а её отправили на отдых. Маршевые роты для пополнения армии стали поступать лишь у Днепра, да и то слабовато. У Мишулина Рога там была устроена большая переправа через Днепр с хорошим зенитным обеспечением, но немцы всё равно постоянно над ней висели.
На одном танке нашего полка вышел из строя главный фрикцион – мне пришлось отстать, чтобы его отремонтировать. От воздушных налётов прятались в блиндаже сарайчика. Вижу, что сарайчик, тот от взрывов вот-вот завалится, и командую: «В танк!». Все туда, я – последним. Сунул голову в люк механика-водителя, а ремнём зацепился за защёлку люка. Слышу: бомба воет и метрах десяти бухнулась – но не взорвалась! Повезло!
В Корсунь-Шевченковской операции 5-ая ТА участвовала. А наш 53ТП не участвовал. В составе этой знаменитой армии я перешёл границу Румынии. Там, в Башотани, мы пополнились людьми, но матчасти явно не доставало у нас.
В мае 1944 года моё пребывание на фронте закончилось, меня направили учиться в Москву, в Бронетанковую академию имени Сталина.
Пока воевал, на сердце всегда была тревога о родителях: что с ними? Ведь они остались на оккупированной территории. Да, Брянщина оказалась под немцами. В районном селе Красная Гора обосновалась их военная комендатура, опиравшаяся на полицаев. В районе и области действовали партизаны. Так, они в Перелазах окружили школу, где шло собрание оккупантов. Партизаны сняли охрану, подожгли школу, и завязался бой, в котором многих немцев и полицаев убили.
Отец не партизанил, но помогал партизанам, сообщал им, например, о хлебном обозе для немцев. Партизаны напали в лесу на обоз, немцев и полицаев перебили, а хлеб раздали местным жителям.
В нашей деревне Любовшо немцы колхоз распустили. Лошадей и коров разобрали по домам жители деревни, иногда одна лошадь доставалась на двух хозяев. Землю распределили, собранный урожай забирали немцы. Оставляли его семье ровно столько, чтобы еле-еле прокормиться. После освобождения области колхоз восстановили.
Надо сказать, что в районе деревни Любовшо боёв не было. Отступили немцы довольно проворно, так что часть полицаев осталась после них, разбежались кто куда, попрятались. В 1945 году был отец на гумне как-то, в овине увидел – ноги из печки торчат. Он – к председателю сельсовета, инвалиду-фронтовику. У того оружие было – полицая вытащили за ноги и сдали в милицию.
Видимо, за это позже решили отцу отомстить. В 1946 году высадили бревном окно и вскочили в избу. Отец лежал на лежанке, дотянулся уже до топора, но воспользоваться им не успел. Его скрутили. Заткнули рот и избили. Подошли к сестрёнке 12 лет, приказали, чтобы выходила из дома не раньше, чем через час. А мать лежала в обмороке. Пока сестра завесила окно одеялом, изба вымерзла (зима!). Отец, обескровленный, долго лежал в больнице, умер в 1953 году. Следов этих бандитов не нашли, и по голосу сестра не могла вспомнить их от испуга. Денежный аттестат в войну я отсылал сестре Надежде, которая жила в Красноярске, а с освобождением Брянщины – матери. Так как сестра, получив на мужа похоронку, поехала на малую родину в деревню Любовшо. Две недели на товарном поезде, полуголодные, они ехали до станции Клинцы. По дороге один ребёнок умер от кори. По приезде в Любовшо трудилась в тылу. А я продолжил учебу, вечером подрабатывал, разгружал вагоны, всё своё жалование отправлял родным в Любовшо.
В академии учился хорошо, закончил её в 1949 году. Её инженерный факультет приравнивался к Бауманскому ВТУ. Женился на 3-ем курсе в 1947 году.
После окончания академии преподавал в Киевском танковом училище, в Ленинграде, на курсах «Выстрел». После увольнения в запас работал в народном хозяйстве.
