Уроженец Красногорского района Брянщины — участник танкового сражения под Прохоровкой

Боевой путь нашего земляка, уроженца деревни Любовшо Красногорского района, участника Великой Отечественной войны Василия Сергеевича Шевеня был связан с танковыми войсками.

В памятный день военной истории Отечества – танкового сражения под Прохоровкой во время Курской битвы мы предлагаем увидеть этот бой глазами очевидца. Вот отрывок из воспоминаний Василия Сергеевича, которые передала в редакцию его внучка А.М. Дробкова.

«Приближалась Курская битва. О её приближении, в общем-то, знали, поэтому так тщательно все и готовились. Подготовительная работа с техникой себя оправдала. От Острогожска до рубежа боёв на Курской дуге около 200 километров. По оценке командующего 5-ой ТА (От ред. Танковой армии), ни одна машина на этом маршруте не вышла из строя. 5-ая ТА входила в состав Степного фронта. В районе Обояни 53ОТП с ИПТАП находился какое-то время в передовом отряде, затем был выведен в резерв командующего армией. (От ред. В мае 1944 года В.С. Шевеня направили на учёбу в Москву в Бронетанковую академию им. Сталина).

На Белгородском направлении немцы имели около 1500 танков, в том числе 100 «тигров». К 10 июля 1943 года они подходили к району Прохоровки. К этому же времени и наша армия подошла на рубеж Обоянь – Прохоровка. Непосредственно в битве под Прохоровкой в 5-ой ТА у Ротмистрова было около 700 танков, у немцев – 600. Всё это я узнал, конечно, значительно позже, учась в академии.

12 июля наши рано утром стояли на исходных позициях в готовности к бою. Вдруг со стороны немцев жуткий гул – авиация в воздухе, артиллерия бьёт, танки ринулись на позиции, поднялся вверх столб пыли. В 53-ем команда: «Вперёд, в атаку!». Через 15-20 минут танки сблизились, а через час-полтора я со своими ремонтниками — в гуще боя на тягачах.

Вокруг нас – АД! Взрываются танки, валяются гусеницы, а танки крутятся на месте. Наш танк таранит бронированную черепаху немца, стрельба со всех сторон, больше пушечная. Наш танкист высовывается на секунду-две из башни – где немцы? Вот он! Бух ему в борт! А в борт и «тигра» можно брать! Чёрный дым, гарь, чад! Наши «тридцатьчетвёрки» проворнее, и это, похоже, решает дело. Танки снуют в разных направлениях, прут друг на друга, проламывая броню, корёжа танковые пушки. Совсем словно в «танковую рукопашную» сошлись.

А что же ремонтникам здесь делать между молотом и наковальней, в этой бойне железных циклопов? По нам тоже стреляют, не из пушек только, а из пулемётов (мы же бронёй не закрыты). И главное всё-таки в том, наверное, что немцам не до нас: им за танками нашими смотреть надо, чуть зевнёшь – и снаряд в борт или в лоб. А мы ремонтировали вставшие танки, какие можно было, раненых танкистов вывозили, стреляли по гитлеровцам, выскочившим из горящих машин. Там же, на поле сражения, укрываясь за горящие танки в густом дыму пыли, нам удалось вернуть в строй более 10 машин. Но там я потерял половину своих людей. Полк лишился 50 процентов боевых машин, из них 40-50 процентов безвозвратно.

Сражение длилось до самого вечера. Вроде утихнет на время, потом соберутся машины до роты и снова лезут. Лишь к концу дня противник начал пятиться назад. За участие в этом сражении я был награждён орденом Красной Звезды.

Дня через два я опять был на этом поле. Сейчас, когда не стреляли пушки, не свистели пули, не сновали туда-сюда танки и тишина кладбищенская стояла, я мог осмотреться, чтобы оставить что-то в памяти. Размером поле пять на пять километров и расположено юго-восточнее села Прохоровка, с пожелтевшими и выгоревшими хлебами. Сейчас я здесь появился, чтобы каждый разбитый танк полка списать актом. Узнать свои танки мог по белому треугольнику на башне, где теперь номер ставят. Каждая сторона треугольника 15 сантиметров.

Тишину, царящую здесь во второй мой приезд сюда, я не случайно назвал кладбищенской. Это действительно было огромное кладбище наших и фашистских бронированных машин и людей: развороченные броневые корпуса танков, башни сорваны и отброшены в сторону от взрыва баков с горючим и боеприпасов, развёрнутые веером стволы пушек от разрывов снарядов в стволе и тела сражённых танкистов около машин и в машинах. Тела уже тронуты разложением – жарища июльская. Жуткая картина! Самое невыносимое – вынимать из танка заживо изжаренного человека, которого ты нередко знал, а то и дружил с ним. Нет-нет, да и вырывалось у тебя: «О-о, проклятые захватчики!». И вновь видишь разорванные гусеницы танков, сорванные с них башни, трупы и куски человеческого мяса… Только бы не показать это никому…

Сравнивая собственную работу под Сталинградом и здесь, под Прохоровкой, приходишь к мысли, что лучше у меня стало получаться. Там, бывало, я не успевал подготовиться как следует к эвакуации и ремонту танков в бою, на поле боя. Здесь этого уже не было. Дело, конечно, в опыте и в немалых раздумьях, которые меня обычно одолевали: «Что с этой машиной? Почему не запускается двигатель? Может, не присоединена тяга привода топливного насоса? Как сделать лучше и вернее?». Или отношения с личным составом. Они, ремонтники мои, больше пожилые, хотя и слесари, но танка не знают. Как их лучше обучить нашему делу? Искал способы для этого. Вижу, что они могут сделать даже лучше, чем знающий, но сами не знают, как. Проводил с ними занятия непосредственно на матчасти».