Свет в окошке

У Михаила Лайкова есть рассказ «Как мы Россию спасали» о работе в литературной газете «Очарованный странник», издававшейся в Ярославле. Рассказ завершается возвращением автора к своему истоку: «Помнится, в Красную Гору, наш райцентр, я приехал, опоздав на автобус до Николаевки. У автостанции стоял «Уазик» с человеком за рулем.

— Николаевка? – переспросил человек. – А где это? Не, не поеду… Я знаю, что ты заплатишь. Но я жену тут жду. И вообще мне в другую сторону.
Еще один человек с машиной, которого я нашел возле рынка, тоже поначалу озадачился вопросом, где это – Николаевка. Но этот согласился отвезти меня. По дороге я поинтересовался, местный ли он и давно ли обзавелся автомобилем. Оказалось, местный и с десятилетним стажем автолюбителя.
— Что же ты, земляк, десять лет ездишь по этим дорогам и не знаешь, где Николаевка. Довольно крупное село было еще совсем недавно, до переполоха с радиацией.
— Да зачем мне знать про твою Николаевку?
— Ну, хотя бы из интереса к окружающему пространству. Никогда не появлялось желание объехать весь район, посмотреть?
— Зачем?
— Я же говорю – из интереса.
— Что тут у нас может быть интересного! Ты сам — то в Николаевку зачем? К родителям в гости?
— Нет, не в гости. Живу я там.
— Живешь? Ты же сам говоришь, все оттуда разъехались от радиации. Как там можно жить? Что там делать? Или пошутил?
— Знаешь, я когда-то думал, что мне сильно не повезло — в такой глуши угораздило родиться. И вот недавно узнал вдруг, как несказанно мне повезло с местом рождения.
Мой возчик с безмолвным недоумением посмотрел на меня. На обочине промелькнул очередной верстовой столб, указавший, что дом приблизился еще на километр. И с необыкновенной силой прозвучал во мне тот голос души, который определяет наш выбор, он говорил: я двигаюсь в правильном направлении, делаю то, что надо.
С того летнего вечера, когда я ехал домой, прошло немало уже лет. И теперь я знаю, что голос души, звучавший с необыкновенной силой в тот вечер, был не обманный голос».
Этот рассказ мне вспомнился в утреннем автобусе, следовавшем на окраину Красногорского района, Брянской области, России. От Николаевки, этой самой окраины, до ближайшей белорусской деревни всего лишь километра четыре лесом и полем. А еще Николаевка пережила все тяготы, выпавшие вместе с радиацией в печально известном 1986 году. И в Николаевке живет писатель Михаил Лайков. Это его родина.
Если к концу 18-го столетия в Николаевке, которая представляла собой слободу, основанную генеральным хорунжим Н.Д. Ханенко, и которую народ называл Селищем, насчитывалось 59 дворов, то в начале 20-го века было за 170 дворов и проживало больше 1200 человек. В селе имелись земская школа и храм во имя Святителя Николая Чудотворца. А потом весной 1986-го так рвануло на Чернобыльской АЭС… За почти три десятка лет катастрофа на ЧАЭС сделала столько, сколько не сделали годы безверия и Великая Отечественная война.
Вот что пишет Михаил Лайков в историческом расследовании «Дом последнего дня» (журнал «Москва», №6, 2008 г.): «В пору моего детства то и дело по Селищу (Николаевке. – Прим. А.Х.) проносился слух о скором начале новой войны. Слух этот всегда оживлял торговлю в сельмаге. Хоть войну ждали атомную, как конца света, однако сами селищане надеялись уцелеть при этом светопреставлении и запасались впрок солью, спичками, мылом. Полагали, что гибельный атом падет на Москву и Америку, а нас в лесной глуши он не достанет. И тем сильней была ошарашенность селищан в мае 1986 года, когда им объявили, что гибельный атом, вырвавшийся из какого-то там Чернобыля, пал не на Москву, не на Америку, а на них.
Гибель подкралась истинно как тать, поразив Селище в пору его расцвета. В начале восьмидесятых годов у нас строились новые производства, магазин, кафе, детский сад, прокладывался водопровод, асфальтировались улицы. Появилась целая новая улица жителей. Народ был полон веры и плодился. Теперь…сквозь асфальт уже растет трава. В руинах школы, магазин, кафе поселились хори и куницы. А в старых церковных липах даже завелся было филин и в недавнюю весну, в очередную годовщину катастрофы, хохотал громко над Селищем».
Первый автобус в Николаевку прибывает рано, так что все еще окутано жидкими сумерками. Я иду мимо церковных лип, в которых хохотал филин, мимо руин клуба и магазина, где обрели себе пристанище хори и куницы, и знаю, что меня встретят Рыжик и Чита, облают, но свет в окне дома Михаила не сразу вспыхнет. Придется барабанить по стеклу, пока не появится на крыльце заспанный хозяин.
Лайков просыпается поздно и ложится спать поздно. Случается, под самое утро. Чем ночью занимается? Читает, пишет. А свет в окошке его дома – как маяк для заблудившихся водителей, которым надо или в Белоруссию, или в Россию. Они, поколесив по улицам, где стоят дома без окон и дверей и с разваленными крышами, рады-радешеньки этому свету в окошке. Незваные гости извиняются за то, что потревожили, расспрашивают о дороге – и исчезают в ночи, после чего надолго окрест повисает глухая тишина.
Возле дома, огороженного невысоким забором, первой меня встретила такса Чита. Она, свободно гулявшая во дворе, издали обратила внимание на чужого человека и подала звонкий голос. Ее поддержал Рыжик, он попытался выглянуть из-под калитки, но цепь не позволила.
Стучу по оконному переплету, терпеливо жду появления хозяина на высоком крыльце… А потом — горячий чай, на застланном клеенкой столе — мед, клубничное варенье, сыр, пряники и печенье…После промозглого ветра, пробравшего до костей, особенными кажутся тепло и уют сельского дома.
— В Николаевке сейчас живут человек десять, только старики и я. К нам раз в неделю приезжает автолавка, привозит продукты и все, что мои земляки заказывают, — заметил во время чаепития Лайков.
Рассказал он и о тех, кто к нему заглядывает «на огонек». Как-то приезжали с областного телевидения, готовили сюжет о Николаевке. Наведываются сюда и ученые из Санкт-Петербурга, из НИИ радиационной гигиены имени П.В. Рамзаева. Живут несколько дней, делая пробы и беседуя со стариками. Они, конечно, не забывают о Лайкове. А прошлым летом поиски песенного народного творчества привели сюда преподавателей Российской академии музыки имени Гнесиных.
Проявляя гостеприимство, Михаил потчует гостей тем, что сам выращивает на подворье. Овощи – с грядки, мед – с собственной пасеки, они его запивают водой из колодца, до которого от дома метров двадцать. И никто из побывавших в его доме не отказался от угощений хозяина из-за того, что все поданное на стол – «производства» в условиях высокого радиационного заражения территории, наоборот, только нахваливали.
Для стариков Лайков вроде старосты, к нему обращаются по разным вопросам. Когда кого-то одолеет хворь, то просят, чтобы вызвал из Красной Горы «Скорую помощь», из-за чего ему приходится забираться на крышу одного из пустующих домой, потому что оттуда можно дозвониться до Красной Горы. А недавно две пожилые женщины, встретившиеся с ним у автолавки, посетовали на то, что у них уже два дня в домах нет света. В Николаевке стоят два трансформатора, и с тем, от которого старухам поступает электричество, что-то произошло.
— Миша, ты, оказывается, и в электричестве разбираешься, а я думала, что одни романы сочиняешь, — заметила бойкая на язык продавщица автолавки.
— Разбирается, милая, и не только в электричестве…- стали нахваливать его старухи.
Из всего, чем занимается он, помогая землякам, самое печальное – копать очередную могилу. В городе, когда в суете улиц видишь похоронную процессию, то мысль о бренном, кольнувшая сердце, обжигает на минуту-две и в суете быстро забываешь о человеческом горе, а в Николаевке, где каждого знаешь много лет и с каждым делил печали-радости, уход человека в мир иной – заноза в душе, боль от которой не проходит несколько дней.
В этом году Михаилу Лайкову в конце января исполнилось пятьдесят пять. В 1977-ом он в соседнем селе, в Лотаках, окончил среднюю школу. Служил в армии, работал на шинном и сахарном заводах в Днепропетровской и Полтавской областях. Когда в 1986 году решил поступать в Литинститут, то на творческий конкурс отправил по почте поэму «Усталость узнавания». Во время учебы занимался в семинаре, который вел Александр Михайлов, и посещал семинар Сергея Есина. Первая его студенческая публикация – рассказ «Когда возвращаюсь домой», увидевший свет в «Литературной газете». Об этом есть несколько строк в «Дневнике» Сергея Есина: « 28 ноября, среда. Сегодня «ЛГ» опубликовала рассказ Миши Лайкова, тот самый, который я разбирал на семинаре». А потом последовали и другие публикации — в «Литературной России», журналах «Советская литература», «Лепта», «Грани», «Ост» (Германия), «Москва». В 1995-1997 годы Михаил работал заместителем главного редактора газеты «Очарованный странник».
Лайков – автор стихов, рассказов, статей, повести «Праздники», романов «Возвращение в дождь» и «Успеть проститься», исторического расследования «Дом последнего дня».
«Дом последнего дня» в Николаевке – дом его родителей, пятистенок с тремя большими комнатами, окна которого смотрят на улицу и на просторный двор, где под яблонями на колышках расставлены ульи. Половину кухни занимает печь, на ее лежанке, застланной домотканным половиком, долгими зимними вечерами любят погреть бока хозяин и такса Чита.
В другой комнате – его рабочий кабинет. У окна стоит журнальный столик с радиоприемником, книгами и исписанными мелким почерком листами бумаги. Книжная стенка, сделанная им самим, — до самого потолка. На ее полках теснятся разных форматов и лет издания, которые он собирал всю жизнь. Художественная литература, критика, книги по философии, по истории, по географии… Телевизор он смотрит редко, и в основном программы новостей.
— И сейчас я жалею, что не купил в Москве, когда учился в Литинституте, прекрасные альбомы о китайских художниках. Стоили они по сорок пять рублей каждый. Это были большие деньги по тому времени, что меня и остановило, так как требовалось еще и на что-то жить. Столько времени прошло, а сожаление не утратилось,- заметил Михаил, когда зашел разговор о домашней библиотеке.
Михаил выращивает кроликов, чтобы в доме было постоянно свежее мясо. Летом для них он, готовясь к зиме, заготавливает сено, запасается зерном и на «десерт» им — яблоками, которых полным-полно в дичающих садах Николаевки.
После чая Лайков отправился кормить кроликов, да и собаки заждались теплого кулеша, а я решил пройтись. Тропинка привела меня к сараю, с крыши которого за мной равнодушно наблюдал кот. Возле дома, на скамейке у палисадника, были выставлены ведра, на частоколе забора поблескивали стеклянные двухлитровые банки. На дверях дома висел замок, так что побеседовать с хозяином или хозяйкой не довелось.
По пути мне встретился усохший на корню вяз, а по другую сторону тропинки – сарай с прогнившей крышей, чуть дальше – дом без окон и дверей. От его крыши остались только стропила, которые похожи на скелет обглоданного вороньем животного. Когда шагнул за порог, то в лицо пахнуло плесенью. В доме кем-то разобраны пол и потолок, «кобыла» печки обвалилась, разбросаны поношенная одежда и обувь, сито, прялка, чашки и тарелки. На столе в беспорядке лежат квитанции за уплату электричества, пенсионное удостоверение, другие бумаги, пожелтевшие от времени фотографии, две книги – В. Баранникова и И. Боровицкой «Русский язык в картинках» и А. Менькова «Когда часов не наблюдают…»
Такая картина – пустоты на месте окон и дверей, прогнившие крыши домов и сараев, растасканные по бревнышку или рухнувшие стены – стала обычной для Николаевки, потому что хозяева или уехали, спасаясь от радиации, или умерли. Увидел я и построенный когда-то из красного кирпича дом, от которого остались лишь две стены, а две другие превратились в крошево. А ведь строился он навеки! Но Чернобыль беспощаден ко всему. Только стены остались и от восьмилетней школы, а там, где когда-то за партами сидели ученики, буйствует самосей.
За мостиком через реку Дороговша довелось, присев на скамейку возле дома, побеседовать с Дмитрием Васильевичем Давыденко и его женой Анной Ивановной. Им под семьдесят, они родились и всю жизнь проработали в Николаевке. Он — трактористом, она – дояркой. Сын Володя живет на Брянщине, в Жуковском районе, другой сын, Сергей,- в Гомеле, а дочка Люба — в Краснопольском районе Могилевской области.
Дмитрий Васильевич и Анна Ивановна иной жизни без Николаевки и не мыслят. Все здесь им родное и привычное, переезжать к детям, пока позволяет здоровье, не думают. Одно неудобство – сильный сигнал «Белтелекома» глушит «Ростелеком», так что любой телефонный звонок влетает в рублики, поэтому мобильной связью не пользуются.
При таком положении дел городские жители завалили бы все инстанции жалобами, а в Николаевке безропотно довольствуются тем, что есть. Автобус ходит, автолавка приезжает, газеты и пенсии доставляют – и слава Богу! Потому что это их Родина! Из-под пера Михаила Лайкова на бумагу вылилось такое признание: «Как отрадно возвращение домой! Особенно в осенний, промозглый или в зимний, морозный день. Приезжаешь, растапливаешь печку, завариваешь чай и долго потом сидишь перед печкой, глядишь на огонь. Как сладостно это чувство дома! И нигде больше оно с такой силой не овладевает мной, как только здесь, в Селище, где мой старый дом. Хотя я живал-поживал во многих городах и весях, но мой дом всегда был здесь. Сюда я возвращался постоянно. А в последние годы если и уезжаю отсюда, то лишь на короткое время. Нет нигде в другом месте вот этой вечерней звезды над лесом, которая первая появляется на небе, на которую я люблю глядеть с крыльца дома. Нет нигде такого запаха весенней земли, какой бывает только здесь, нет таких закатов, такого высокого неба, такой тишины…
Но пока что не погас еще последний огонь в последнем очаге Селища. И дом здесь — как Божья милость, дарование минут тишины и раздумий. Зажигаешь огонь в печи, глядишь в огонь, вспоминаешь: что это было с нами — тогда и сейчас?»
…В два часа дня приезжает из Красной Горы рейсовый автобус, пора возвращаться в райцентр. Перед дорогой снова пьем чай с вареньем. Когда уходил, то Рыжик, миролюбиво уже облаяв, как бы озадачился тем, что зачем уезжаю, когда в Николаевке так хорошо. Лайков и Чита меня провожают до места прибытия автобуса. Минут десять ожидания – и вот автобус появляется…