«Литературная страница» брянской газеты «Красногорская жизнь»
Найден через 80 лет…
В Центральном архиве Министерства обороны РФ собраны документы о наших Вооружённых силах. Главное его богатство – документы периода Великой Отечественной войны. Об одном из наших земляков там есть такая запись: «Старший сержант И.Я. Струговец (1912г.р., с. Перелазы) 08.1941 года пропал без вести» [ЦАМО: Ф:58, Оп.:977521, Д:170].
Но, благодаря кропотливой исследовательской деятельности ещё одного нашего земляка Михаила Демьяновича Поленка, бывшего военного разведчика, капитана I ранга, судьба восстановлена из небытия.
Отзыв внуков И.Я. Струговца на очерк М.Д. Поленка «Найден через 80 лет» порадовал автора:
«Писатель Михаил Поленок написал очерк «Последний бой», из которого мы, внуки нашего деда, узнали подробности о его героическом боевом пути и гибели, и очень ему благодарны». Дорогие читатели, сегодня на нашей «Литературной странице» мы публикуем этот очерк, который ярко показывает личность ещё одного бесстрашного защитника Родины.
Елена СЕВРЮК.
Последний бой
Победоносный май 1945 года принёс и радость, связанную с возвращением родных, ушедших на фронт, и боль утраты по погибшим. Особенно было тяжело семьям, чьи родные пропали без вести. Неопределённость их статуса висела немым укором, глубокой скорбью и дополнительными проблемами выживания над их семьями. Такой в селе Перелазы на западной окраине Брянщины оказалась семья Струговца Ивана Яковлевича – жена и трое детей. Длительное время, до 1950-х годов, Софья Андреевна настойчиво искала мужа, но – безрезультатно. Потеряв всякую надежду, она уехала с детьми на Дальний Восток, где их следы и затерялись…
Заканчивался июль месяц 1941 года. Под Смоленском стоял знойный период лета. Было жарко и на фронте – везде шли тяжёлые оборонительные бои, отовсюду были слышны громовые раскаты взрывов. Понять, где противник, а где свои уже было невозможно – всё смешалось в неоднократно сдаваемых позициях и постоянном отходе. Последние две недели бои по обороне города Рославля приобрели особое ожесточение. Немецкая армия Фон Бока, усиленная двумя танковыми группировками, рвалась вдоль магистрали Смоленск-Рославль на Москву. Группа войск 28-й армии под командованием генерал-лейтенанта В.Я. Качалова стойко держала оборону Рославля, но силы были неравны – фашисты жёстко наступали, сметая всё на своём пути.
Помощник командира пулемётного взвода старший сержант Иван Струговец сухими воспалёнными глазами всматривался в окружающую местность. Очередная атака противника была отбита. На поле, меж лесных массивов, дымили чёрной гарью два подбитых танка, а земля, вспаханная взрывами, с укором смотрела на людей. Горели вызревшие, но неубранные поля зерновых. Его взвод находился на правом фланге ротных позиций. В наспех выкопанных окопах после очередной смены рубежей обороны размещались три расчёта станковых пулемётов «Максим». Четвёртый — прямым попаданием снаряда немецкого танка был уничтожен в прошедшем бою. Невдалеке с пробитым кожухом валялся отброшенный взрывом надёжный и верный «Максим». Был убит и молодой, жизнерадостный командир взвода лейтенант Горбачёв. Бутылка с горючей смесью, брошенная им, достигла цели, но скошенный пулемётной очередью лейтенант остался лежать на поле боя. Истерзанная войной нива приняла результаты кровавой жатвы: и людей, и металл, не разделяя своих и чужих. Взвод оказался под управлением Ивана, озабоченно оценивавшего сложившуюся ситуацию. Вот уже неделю, закапываясь в землю и цепляясь за неё, с напряжением последних сил войска сдерживали противника, обороняясь севернее Рославля и восточнее магистрали Минск-Рославль, в районе населённых пунктов Стодолище-Доротовка-Старинка. Он всё более понимал, что не только их рота, но и армия уже находятся в окружении. Гул боя уходил на восток. Действующее распоряжение штаба дивизии требовало обороняться до последнего патрона и человека – без приказа не отступать. В настоящий момент связь с командованием отсутствовала, ясности по обстановке не было.
Лёгкая пауза позволила отвлечься от опасной действительности и мысленно вернуться в мирное время.
29-го мая 1941 года Иван был призван на военную переподготовку в город Унеча. Вместе с ним находились и земляки: Филипп и Василий Поленок. Переподготовка проходила в тревожное время: чувствовалась неотвратимость войны. Струговец, ранее прошедший срочную службу, был назначен командиром стрелкового отделения с присвоением очередного звания «сержант». Учёбу закончить не удалось: началась война, и все были брошены на фронт, под Рославль. Ивану присвоили воинское звание «старший сержант» и назначили помощником командира пулемётного взвода.
Воспоминания были прерваны подошедшим 1-м номером пулемётного расчёта Филиппом. Обычно жизнерадостный, он выглядел потускневшим и задумчивым. Из его доклада Иван понял, что боеприпасы на исходе, а красноармейцы осознают их окружение противником. Все с нетерпением ожидали приказа на отход и соединение со своими силами.
Доложить командиру роты мнение подчинённых Иван не мог. Он успокаивал себя тем, что капитану Мельникову и без его доклада была хорошо известна сложившаяся катастрофическая обстановка. Главная же причина заключалась в том, что Иван до дрожи боялся, что его признают трусом и предателем Родины, что ему не поверят – перед глазами стояла картина раскулачивания в 1932-м году семьи родителей и высылка всех в Сибирь.
— Немцы! — крик наблюдателя вернул всех к реальной и жуткой действительности, от которой было не убежать.
Из-за перелеска показалось несколько танков в сопровождении цепи автоматчиков. Шли они самонадеянно и открыто в лобовую атаку на позиции роты.
Иван бегло проверил остатки взвода и подал команду:
— Экономить патроны. Подготовить бутылки с зажигательной смесью!
Расчёт противотанкового ружья выдвинул на оптимальную позицию, прикрыв автоматчиком. С противным шелестом стали падать немецкие мины, как косой сбривая остатки растительности вокруг. Первый номер пулемёта ефрейтор Зубков, сражённый замертво, свалился на коробку с пулемётными лентами. Немцы перенесли огонь, и мины стали взрываться за линией окопов. Иван дал команду: «Огонь!» — и бросился к пулемёту. Сухие и хлёсткие одиночные выстрелы противотанкового ружья переплелись с короткими и гулкими очередями пулемёта, звонкими ударами винтовок. Фашисты залегли. По позициям ударили пушки их танков. Рота недружно, но дерзко отвечала противнику. С перебитой гусеницей, как ужаленный огромной осой, развернулся на месте и замер немецкий танк.
Сноп огня и пламени со страшным грохотом взметнулся у окопа пулемётного расчёта и накрыл его смертельным градом осколков. Филипп, сноровисто заправляя очередную пулемётную ленту, видел взрыв у позиции командира взвода. Противник наседал, обозлённый упорным противостоянием. Обескровленная, без боеприпасов и подкрепления, потерявшая связь и управление рота дрогнула и беспорядочно стала отходить. Филипп ползком бросился к земляку Ивану. Старшего сержанта Струговца, полузасыпанного, в изорванной гимнастёрке и залитого кровью, без признаков жизни, он увидел лежащим у пулемёта. Рядом находилось безжизненное тело его напарника – второго номера пулемётного расчёта. Резкие крики немцев раздавались уже рядом – Филипп метнулся к ближайшему кустарнику…
Тупой удар фашистского приклада привёл в чувство Ивана. Он открыл глаза и на фоне качающегося неба увидел самодовольное лицо плотного немецкого автоматчика. По резкой команде «Aufstehen« («Встать») попытался встать, но, приподнявшись, от головокружения из-за большой потери крови из рваной раны правого предплечья опять рухнул и потерял сознание.
Очнулся он от тряски, рядом в телеге находилось несколько раненых красноармейцев. Их всех доставили и сгрузили на землю в немецком лагере военнопленных, находившемся на юго-западной окраине города Рославля.
Следующий день начался с проверки и сортировки военнопленных. Коммунистов и евреев уводили и расстреливали сразу. Иван понял, что ждать и жить ему осталось недолго — партийный билет находился в нагрудном кармане его гимнастёрки. Коммунистом он стал, вспоминая напутственные слова бабушки Анны, сказанные ему в детстве:
— «Власть – от Бога, и ей надо подчиниться! Бог посылает и испытания за наши грехи – их надо пройти!»
Рука потянулась к карману, но на его месте была пустота — обрывки сопревшей и изорванной гимнастёрки да израненное и окровавленное тело. В воспалённом мозгу опять сверкнула своей внезапной чистотой и ясностью неоднократно повторяемая бабушкой и выстраданная среди односельчан фраза: «На всё воля Божья!»
Иван почувствовал чей-то проницательный взгляд и увидел среди группы немцев знакомое лицо, но вспомнить, кто это, так и не смог. Незнакомец, помедлив, внезапно с улыбкой двинулся к нему и с лёгким сомнением произнёс:
— Иван, сын Якова Струговца?
Иван удивлённо, но согласно кивнул головой.
Незнакомец оказался его земляком Афанасием П., раскулаченным вместе с отцом Ивана. Теперь он добровольно служил переводчиком у немцев.
По команде П. полицаи отнесли Ивана в больницу, где его раны обработали и перевязали. Благодаря стараниям Афанасия, Ивана хорошо кормили и лечили. Крепкое молодое тело быстро восстанавливало силы, раны заживали. Переводчик не оставлял Ивана без внимания и с удовольствием рисовал живописные перспективы их совместной службы на благо фашистской Германии. Он так увлёкся и уверовал, что обиженный советской властью сын раскулаченного друга будет рад служить новому порядку и станет его верным соратником, что даже не поинтересовался мнением самого Ивана.
Оба возможных варианта решения: жизнь со служением врагу или мучительная смерть в безвестности – были страшны и противоестественны. Иван всё чаще вспоминал любимых жену Софью, сына и дочерей. Из опыта судьбы своих родителей, как плугом перевернувшей все родственные пласты, он понимал, что его личная жизнь, купленная ценой предательства, исковеркает чистые судьбы самых близких и дорогих ему людей. Иван с каждым днём всё острее чувствовал, что чем больше крепло и набирало сил тело, тем мучительнее страдала его душа. Она плакала и изнемогала от неизбежности решения сложнейшей проблемы – его жизни или смерти. Это был крайне обострённый в условиях раздвоения внутренний бой с самим собой.
Пришла дождливая осень, и наступил день, когда Афанасий предложил документально оформить служение фашизму. Ожидаемое предложение было в то же время внезапным — мир и благополучие опрокинулись для Ивана. Однако решение исподволь уже созрело внутри — отказ от сотрудничества ошеломил переводчика. Он побледнел, а затем возмущённый покрылся бурыми пятнами негодования, и Иван был брошен в один из бараков для военнопленных.
Земляной пол барака, не покрытый ни соломой, ни досками, представлял собой грязное месиво, в котором стояли пленные. Нар не было, отопление отсутствовало. Два раза в день выдавали по пол-литра баланды (1-2 ложки ржаной муки с отрубями, разболтанной в литре воды) и один раз в 4-5 дней – по 150-200 граммов хлеба на человека. Продовольствия было мало для того, чтобы выжить, и много, чтобы сразу умереть.
Иван понимал, что долго продержаться сложно. Периодически появлялся П., злорадно глядя на беззащитную жертву.
В очередную отобранную группу для расстрела был включён и Иван. Шеренгу пленных построили у тёмной и грязной стены внутри лагеря. Перед ними находились немецкие автоматчики и пулемёт, за который встал переводчик П. Лицо его было самодовольным и лоснящимся от ощущения полноты жизни и власти.
Серое, мглистое небо дополняло общий мрачный пейзаж. Военнопленные были босые, полураздетые и исхудавшие, как скелеты. Их лица выглядели такими же серыми и потухшими, только у части из них ещё горели глаза. Неожиданно небо сдвинуло тёмную завесу, в просвете блеснул яркий и чистый луч солнца. Он упал на шеренгу обречённых и разделил пространство на обе непримиримые стороны: светлую — с жертвами и мрачную – с палачами и переводчиком.
Иван, ощутив лёгкое и приятное тепло света, облегчённо вздохнул, стремясь навстречу солнцу, поднял голову и увидел открывшееся бездонное, голубое небо …
Он уже не услышал и не почувствовал треск автоматных и пулемётных очередей: его душа, очищенная и умиротворённая, уходила ввысь…
Михаил Поленок, капитан I ранга.
