Литературная страница брянской газеты «Красногорская жизнь»
БЛАГОСЛОВИТЕ ВЕРУ
Знакомство наше шапочное, и отношения определены рамками: продавец – покупатель. И всякий раз, пока отовариваюсь в этом продуктовом павильоне, веду долгие разговоры со статной молодкой с красивым лицом. И, хотя она располагает к себе, – все беседы сводились к банальным тарам-барам обо всем понемножку от скудных новостей до скандальной жизни звезд столичного шоу-бизнеса. А между тем зудела, а порой болела душа с начала специальной военной операции совсем другим. В супермаркете в самом начале боевых действий наш разговор вывел миловидную женщину средних лет на откровения:
— Я ему первую посылку сплошь из одних любимых вкусняшек отправила, — недоумевающе сетовала мама, расплачиваясь на кассе за увесистый пакет макаронов быстрого приготовления. – А в ответ по мобильнику мой сыночка запросил «бомжиков» и сала…
Тема соленого сала прозвучала из уст, похоже, еще одной мамы немного позже, но уже на местном рынке. Приняв от меня скромную лепту для наших воинов, чуток даже прихвастнула:
— В прошлую пятницу нам передали столько, что хватило на 20 кило самого отборного сала. А еще – на добрый пуд цыбули и чеснока…
И так пространно и ярко в заключение оценила наше трудное боевое начало, что ни дать, ни взять: вполне себе сложившийся замполит. А по виду и не скажешь – заурядная торговка, крохотная единичка из того удивительного народа нашей великой многострадальной Родины, готового отдать последнее, только бы победить. Тем более уже появились павшие герои с вечно молодыми ликами на мраморных досках в школах…
Раз от разу стали скучнеть, заметно скукоживаясь, и наши разговоры с Верой – до причуд ли тут какого-нибудь эстрадного чуда в перьях и стразах, когда против моей Родины ополчился весь этот шакало-волчий мир. Но как-то мне всегда становилось неловко – только что-то прикупив из еды и не поговорив. Но раз на раз не приходится: в очередное мое отоваривание продуктами Вера сходу-слету выдала такое о себе, что в корне изменило мое представление о ней, как об этакой такой-распроеткой. Вот уж воистину век живи – век учись у жизни: и при всем том так и останется непознанной прекрасная половина человечества. Совсем другую Веру прятали от меня ее крупные, цветы созревшего чернослива глаза, самое выдающееся в ее внешности, но в которых я отмечал только игривый шалопутный оттенок, совсем не располагающий к серьезным разговорам. А уж готовность к серьезным глубоким отношениям, тем паче.
Глубокую, неподдельную радость высветили эти черные глаза на этот раз:
— Муж приезжает! По-крупному гулять будем. Уже и шашлычок маринуется из домашнего мяса с рынка. И все, что к нему полагается припасено…
А свой настрой на чисто по-русски разудалое веселье разбавила целым комичным представлением из жестов, причмокивания, говора – все на кавказский манер – так виделся ритуал ее вкушения шашлыков с любимым. Картина получалась настолько зримой, что у меня потекли слюнки.
— Он у меня воин: медалью «За отвагу» награжден… Теперь вот двухнедельным отпуском поощрили.
Как же бывают переменчивы женские глаза! Еще минуту назад взгляд Веры был полон шалопутных отсветов, но при последних словах одномоментно эти черные глаза напрочь заполонила такая торжественная значимость благоверного, будто он не простой воин-контрактник, а генерал – и не меньше. Но и этого показалось мало жене защитника Отечества, она решила чисто по-женски усилить впечатление зримым образом, пальчиком ухоженной руки явив на мое обозрение из современного сотового, возможно, самое лучшее фото любимого.
— А мой Вовик ни абы откуда… Володька – десантура!
И совсем неважно, как мне показалось в те минуты, что на черно-белой фотографии этот младший сержант запечатлен еще во время своей срочной службы. Для Веры – это тот крепыш в по-дембельски расшитом кителе с главными отличиями воина-десантника, беретом и тельняшкой с потускневшего за годы «граждански» любительского фото, что нынешний пока незримый мной – одно лицо, которое надо представить в самом что ни есть лучшем виде…
Этот день на местном рынке – не базарный. И в продуктовом павильоне ни души, кроме меня с Верой, ее молодая напарница куда-то слиняла по своим делам. А самой ей так не терпится чисто по-женски выговориться, и если уж не о самом сокровенном, то уж о главном, что определяло ее женское счастье на тот момент уже точно.
Той киношно-книжной любви, о которой так мечталось в девичьи годы, на долю Веры не пришлось. Сошлась с Владимиром в так модном теперь среди молодежи гражданском браке. Была кроме достатка и крыша над головой, но семьи как таковой не было, потому что не было главного, что на всю жизнь привязывает молодых друг шик дружке – детей. И уже готовы были разбежаться, да не было б счастья, да несчастье помогло. Володю мобилизовали на специальную военную операцию. Ее бойфренд ушел воевать. И тут прозвучало, возможно, самое значимое во всем рассказе.
— Поначалу только изредка звонил «оттуда», — с каким-то поскучневшим взглядом рассказывала Вера. – А из звонка в звонок одно и то же, мол, «работаем» и все такое прочее. Что у него все тип-топ. В общем, скука смертная. Да и много ли расскажешь по этому «дебильнику», — раздраженно ёрзнула Вера «сотовым» по прилавку. – Даже обрадовалась тогда, когда мобильник надолго замолчал. Как вдруг…
И выдержав непродолжительную паузу на раздумье – стоит или не стоит посвящать в сокровенное, все же продолжила:
— Как вдруг пошли от любимого письма. И всего только три, но с интервалом через день… Дальше – больше, — выложила на прилавок три пухлых, слегка потрепанных конверта…
И тут непроглядную темень Вериных глаз будто пристегнули к какому-то еще неведомому по своей природе источнику света.
— Читаю-перечитываю, глазам своим не веря, строчки такие ровнехонькие, буковка к буковке, точно солдаты в парадном строю на наших праздниках Победы… А слова-то все какие – хотя бы однажды было услышать их за все шесть лет нашей обоюдной жизни. Поверила, что это он пишет, только сверив с единственной открыткой, что поздравил когда-то давно с днем рождения. Его рука. А еще добрым словом помянул про такое, о чем не говорят, чему не учат в школе, но знакомое только нам двоим.
Слушаю себе и замечаю, как в таких переменчивых Вериных глазах проплясала вопросительная лукавинка – поверил ли я в сказанное ей. А может, что-то и зачитать?
Чтобы хоть как-то смягчить неловкую заминку, я постарался пошутить:
— А я-то думал: эпистолярный век давно кончился. И люди теперь грузят друг дружку только зачерствелыми эсэмэсками…
Трудно предугадать, что было бы дальше с ее письмами, как вдруг мелодией «Как упоительны в России вечера» напомнил о себе «сотовый» Веры.
— Ты уже дома? Лечу, милый. Уже лечу! – понятно, на чей голос откликнулась Вера. А так вовремя появившейся напарнице напористо, жестко объявила:
— Хозяйке передай: меня теперь тут с полмесяца не увидят…
И опешившая девушка ощутила на себе такой полного превосходства взгляд, каким наделяет победительница, одолевшая в долгой и только внешне мирной любовной истории свою соперницу. Кому предназначался такой выразительный взгляд, покрыто мраком, но уж точно не этой юной девушке с наивными глазами. Может, самой себе? Кто знает…
Как же летит время-времечко! И особенно в эти мои годы, когда жизнь так незаметно вывела на финишную прямую. Такое чувство, будто лично для меня земля ускорила свое вращение. Что там какая-то пара недель, которые меня не было на рынке – последнее целое десятилетие промигнуло мне одним днем и далеко не всегда только одними яркими впечатлениями. Так же неприметно буднично промелькнули и эти августовские две недели, в которые только однажды я увидел Веру. И не сказать, что так уж было людно в тот субботний день в нашем парке, а из прогуливающихся пар в памяти осталась только эта. Вера и Володя направлялись к мостику через реку, где пара молодоженов, по традиции, навесив крохотный замок на перила моста, бурно с шампанским и компанией отмечали свадьбу. Это я сосредоточил все свое внимание на заметно прихрамывающем спутнике Веры, а вся эта шумная компания – ноль внимания. Как же он теперь отличается от того пухлощекого крепыша в лихо сдвинутом к затылку десантном берете с того дембельского фото. Остроскулое выбритое до синевы лицо с вытянутыми в суровую нитку губами. Первая легкая проседь на висках. Как-то приземленно смотрится и голубой берет на фоне еще крепкого, но не нового камуфляжа. И только берцы надраены так, что ласковое августовское солнышко спрыгивает с них при каждом шаге крохотными развеселыми зайчиками. Куда серьезнее воспринимается мной новехонькая, сверкающая на солнце медаль «За отвагу», так почитаемая среди воинов Великой Отечественной…
Выпал на долю обыкновенного этого парня суровый час и рядок знаков солдатского отличия на парадном кителе под неуставным аксельбантом, что на фото мирных лет, уступил в годину испытаний место на повседневной форме боевой награде. На том стояла и стоять будет наша Родина, — это уже целыми поколениями вошло в плоть русского человека. А потому я так спокойно и воспринял ребят, так сладко смакующих свадебное шампанское. Пока их минула чаша сия, ну, а если… И, как было уже не однажды, они тоже не дрогнут. Возможно, что и так, как выполнили свой воинский долг наши земляки, герои Советского Союза, что запечатлены в мраморных бюстах на аллеях Героев. И мужественную эстафету продолжили вечно молодые воины-интернационалисты с мемориалов.
И пока что и эти парни, занятые исключительно только своим торжеством, даже не взглянули в сторону Володи. Идет себе с парой служивый, и пусть себе идет. Но и он, неся всем своим видом какую-то по-особенному суровую будничность, даже глазом не повел на загулявшую компанию.
Зато Вера чисто бабьим взглядом оценила молодоженов. И, судя по ее насмешливым глазам, нашла-таки какие-то изъяны в молодой. А уж что до жениха, то и близко не стоял с ее Володькой. И тут она не просто прошла, а важно прошествовала победной поступью мимо компании…
Но Вера, оказывается, может быть совсем другой. Уж точно не хотел бы я оказаться на месте той, в чей адрес исходил от нее поток неблагозвучных слов уже в другой день. Не на шутку разгневанная, вся в суетных движениях, Вера куда-то мчалась, напомнив мне взъерошенную воробьиху после схватки с другой птицей за гнездо в скворечнике.
— По первое число отчехвостила тут одну, — сходу-слету понесло мою знакомую «по кочкам». – «Добилась заветного штампа в паспорте – и сразу Вовика с глаз долой и с сердца вон»… И это она мне, готовой кредит на себя навесить…Хлеб в соль макать – только б остался…
На какое-то считанное время накал Вериных нешуточных страстей остудил внезапно зазвучавший старинный солдатский марш «Прощание славянки» в руках парня, так беззастенчиво обнимавшего девчонку на соседней скамейке. Воспользовавшись паузой, девушка предусмотрительно потянула парня подальше от не в меру крикливой тетки. Ну, а я дипломатично перевел разговор на нейтральные темы. Да только где там…
— Спрашиваете: оценил мой шашлычок, что под коньячок, и все такое прочее?.. Как же! Что ни приготовлю: лизь – мазь, мимо рта брязь. Ему чуть ли не один супец подавай, где крупина за крупиной гоняется с дубиной. Еще как-то посербает. Правда, до моих фирменных драников все же снизошел…
Есть в женской натуре и такая особенность: либо что-то, но чаще кто-то если уж настроит на скандальную волну, то, накрыв кого-то одного, она не сразу и не только на ком-то одном сходит на нет. Похоже, в неукротимом желании Веры выплеснуть свою потаенную обиду на людей, настал и Володин черед. Вот она его стремилась хоть как-то принарядить, а любимый даже на роспись в ЗАГС отправился все в том же камуфляже, что люди подумают, что скажут в глаза и за глаза. Подруги и просто знакомые проходу не дают с расспросами, как там ему воюется. А раз самой нечего, да и нечем удовлетворить свое природное женское любопытство – на все расспросы заладил одно и то же: «Работают пацаны. А я как все».
— Как-то наняла себе в помощники какой-то телесюжет «оттуда». А вместо ожидаемых откровений ответил резко, как отрезал: «Выруби телек»…
Но однажды все же воин приоткрылся на самую малость, когда под Бахмутом отличился на медаль: «Матерюсь на чем свет стоит в этой мясорубке. А как зацепило – взмолился Господу, чтоб калекой безногим не остаться. Вышли победителями из того боя, а я еще до госпиталя первым делом к фронтовому батюшке со своей калдыб-ногой: исповедуй, воцерковляй раба божьего, крещенного в неразумном детстве».
Слушая Веру, невольно представил и благородный лик отца Марка в атеистически советском прошлом, бессменного настоятеля покровского храма Ильи Пророка, кстати, небесного покровителя славных Российских воздушно-десантных войск. В первом же жестоком бою за освобождение братской Беларуси юношей в сорок третьем давшим обет – если выживет в той страшной войне – станет священником. И стал! Да каким в такие непростые для православной церкви годы: боевые награды пополнили церковные. А светлая и добрая память о своем батюшке у прихожан церкви жива и поныне…
— И что, так ничем и не порадовал любимый? – подустал я от порядком наскучившего мне потока стенаний Веры. Как же переменчивы эти черные глаза! Минуту-другую назад, казалось бы, напрочь зашторенные горькой обидой, вдруг засияли вместе с рассказом, густо приправленным счастливыми нотками в голосе, о том, как проводили время вне дома. Как осыпали другу дружку блескучими водяными брызгами, барахтаясь в реке. Но самым памятным на всю оставшуюся жизнь стал тот крохотный лужок, что весь в ромашках.
— Вовик уляжется, широко раскинув руки, и безотрывно смотрит в небо, а оно синее-пресинее и без единого облачка. Встану над ним в венке из самых крупных ромашек – вся из себя. А он: «Королева»… И пропоет: «Я давно искал такую. И не больше, и не меньше»… И тут мы, ну прямо, как в кино…
Может, и не поверил бы я в сказанное Верой, не покажи она такое свое кино из цветных фоток своего сотового. А впрочем, и без ее кино поверил бы в те минуты даже не на слово, а уже только на один только счастливый свет из чудных Вериных глаз, который так редко и большей частью ненадолго вспыхивает у состоявшихся в главном своем предназначении женщинах – любить и быть любимой…
Вслед за последней фоткой из мобильника как-то потускнели у Веры глаза:
— Я ему упертому от мозга до кости, если совсем не можешь остаться, так хоть еще на пару деньков задержись, а мне в ответ: «Там мои пацаны, мои братья… И уже подгадан одному черед на отпуск в день моего возвращения»…
Полет быстротечного времени неумолим. Незаметно прожитые дни сложились в месяцы. Однообразная повседневность проявила себя и в заметно поскучневшем взгляде Вериных глаз. На мои расспросы не раз я услышал примерно такое:
— Изредка названивает. А слышу одно и то же – работает, и что у него там все идет тип-топ. Подробности в письме… Которого никак не дождусь…
Но однажды скучающий Верин взгляд заполонила такая непроглядная темень темная, что ни приведи Господи увидеть в глазах еще кого-то из близких или давних добрых знакомых. Её Володя без вести пропал. И время, казалось бы, остановилось, застыв в Вериных глазах какой-то непроходящей болью. В какие только официальные инстанции жена воина ни обращалась, отвечали одним и тем же безрадостным – пропал без вести.
Безрезультатные поиски любимого вывели на какого-то дорогущего продвинутого колдуна. И тот напророчил не много – не мало, что Верин суженый прозябает в какой-то из львовских тюрем.
— Мне бы только весточку Вовику подать, что дожидаемся мы его уже вдвоем, — каким-то глухим, лишенным надежды голосом вещала она мне из-за прилавка с заметно покруглевшим животом… А в потухшем взгляде сплошь невыстраданное…
У каждого свой путь к Спасителю. И общее для многих крещеных православных – вспоминают о Боге, когда жизнь достанет по самое не балуй. И Вера, крещеное дитя бежбожного безвременья, не знающая ни одной молитвы, встала на колени перед иконой Николая Чудотворца в потускневшем от времени серебряной окладе. И беззвучно шевеля губами на свой лад стала просить не забирать отца ее будущего ребенка. Примерно так же молилась бабушка, прежняя хранительница древней иконы.
В крайний мой поход за продуктами Веру в павильончике не застал. Неужто подалась в самое пекло бандеровщины – с Веры и такое станется? Но ёкнувшее, было, сердце успокоила молоденькая напарница:
— Третий день, как Вера в госпитале. Будет сама выхаживать своего Вовика.
